Эдгар Берроуз - Лунные люди [= Люди с Луны] [The Moon Men]
Когда я постучался, и она впустила меня, то сначала выглядела удивленной, но затем внезапно странное выражение появилось на ее лице — полунасмешка, полужалость. Она встала и отправилась на кухню за посудой для молока. Я видел, как она вытирает рукой уголок глаза, но тогда я еще не мог понять, почему.
Незнакомая девушка была в кухне, помогая хозяйке, и когда Молли сообщила ей, что я здесь, та вышла навстречу и поздоровалась со мной. Тогда я в первый раз хорошенько рассмотрел ее, ведь свет свечи не самое лучшее освещение. Если я был очарован при вечернем свете, то в моем словаре нет подходящего слова, чтобы объяснить тот эффект, который она произвела на меня при дневном. Она… нет, это бесполезно. Я просто не могу описать ее!
Молли довольно долго искала посуду для молока, и пока она занималась поисками, мы с незнакомкой знакомились. Сначала она спросила об отце и матери, а потом мы представились. Когда я сообщил ей свое имя, она повторила его множество раз.
— Джулиан 9-й, — сказала она, — Джулиан 9-й! — и улыбнулась мне. — Какое красивое имя! Мне оно нравится.
— А как тебя зовут? — спросил я.
— Хуана, — сказала она, и она произнесла это так: «Ханна». — Хуана Сент Джон.
— Я рад, — сказал я, — что тебе нравится мое имя; но твое мне нравится больше. — Разговор получался довольно дурацким, и я чувствовал себя не в своей тарелке; но, видимо, она не думала, что он дурацкий или была слишком хорошо воспитана, чтобы показать это. Я был знаком со многими девушками; но большинство из них были глупыми и непривлекательными. Красивые девушки редко появлялись на рынке, — во всяком случае, красивые девушки нашего класса. Калкары разрешали своим девушкам бродить вокруг, потому что их не волновало, что случиться с ними: на них всегда была замена. Но американские отцы и матери предпочитали убить своих детей, нежели отослать их на рынок, а такое зачастую случалось. Девушки калкаров, даже рожденные от американских матерей, были грубыми и неопрятными на вид — низкобровыми, вульгарными, тупыми. Они совершенно не годились для семьи и даже не могли вести себя нормально и ими «пользовались» только мужчины высших слоев.
Эта девушка разительно отличалась от всех, кого я когда-нибудь видел, и я изумлялся: как может вообще существовать такое чудесное существо. Я хотел знать о ней все. Мне казалось, что я был ограблен многие годы, когда она жила, и дышала, и разговаривала, и двигалась, а я не знал об этом, и она не знала обо мне. Я хотел наверстать упущенное время и задавал ей множество вопросов.
Она сказала мне, что была рождена и выросла в Тейвосе, западнее Чикаго, который начинался за рекой Десплайн и занимал большую часть территории незанятой страны и редких ферм.
— Район, где расположен дом моего отца, называется Оук Парк, — сказала она, — и наш дом — один из немногих, сохранившихся с древних времен. Он был построен из камня и стоял на перекрестке двух дорог; когда-то это было очень красивое место, и даже время и война не смогли полностью уничтожить его очарование. Три огромных тополя росли на севере рядом с руинами, о которых мой отец говорил, что здесь стояли автомобили давно погибшего хозяина этих мест. К югу от дома росло множество роз, постепенно дичавших и все более разрастающихся по мере того, как каменные стены разрушались, и на них моментально вырастал плющ, добиравшийся до самого верха.
Это был мой дом и я любила его; но сейчас он потерян для меня навсегда. Каш гвардия и сборщик податей редко заглядывали к нам. Мы были слишком далеко от их штаб-квартиры и рынка, который лежал юго-западнее от нас на Салт Крик. Но новый Джемадар, Ярт, прислал нового коменданта и нового сборщика податей. Им не понравилось в Салт Крик, и после внимательного изучения ближайших мест они выбрали именно Оук Парк и дом моего отца, так как он был самым удобным и крепким. Они приказали продать его Двадцати Четырем.
Ты знаешь, что это означает. Они назначили высокую цену — пятьдесят тысяч долларов — и заплатили бумажными деньгами. Ничего не оставалось делать, и мы приготовились переезжать. Каждый раз, когда они являлись взглянуть на дом, моя мать прятала меня в небольшой кладовке, между вторым и третьим этажом, набрасывая на меня тряпки; но в тот день, когда мы собирались покинуть это место и перебраться на берега Десплайн, где отец надеялся жить, чтобы его не беспокоили, неожиданно появился новый комендант и увидел меня.
— Какой возраст этой девушки? — спросил он мою мать.
— Пятнадцать, — слабо ответила она.
— Ты лжешь, свинья! — раздраженно крикнул он, — ей уже восемнадцать, если не больше!
Отец стоял рядом с нами, и, когда комендант таким образом обошелся с моей матерью, я увидела, как отец побелел и затем без единого слова бросился на этого негодяя, и прежде, чем Каш гвардия, сопровождавшая коменданта, сумела вмешаться, отец чуть не убил коменданта голыми руками.
Ты понимаешь, что произошло… нет нужды говорить об этом. Они убили моего отца на моих глазах. Затем комендант отдал мою мать одному из Каш гвардии, но она выхватила из-за пояса штык и пронзила свое сердце прежде, чем кто-нибудь успел помешать ей. Я попыталась последовать ее примеру, но они схватили меня.
Мен заперли в спальне на втором этаже дома моего отца. Комендант сказал, что придет и осмотрит меня вечером, и после этого со мной будет все в порядке. Я знала, что он имел в виду, и решила: когда он придет, то найдет меня мертвой.
Мое сердце разрывалось от потери отца и матери, но жажда жизни была сильна во мне. Я не хотела умирать: что-то заставляло меня жить, и не последним делом здесь оказалось воспитание моих родителей. Они оба были квакерами и очень религиозными людьми. Они научили меня бояться Бога и ни мыслью ни делом не наносить вреда другому и не совершать насилия над другим. Несмотря на это я видела, как отец пытался убить человека, а мать погибла. Мой мир перевернулся. Я чуть не сошла с ума от горя и страха и совершенно не знала, что для меня будет самым правильным.
Стемнело, и я услышала, как кто-то поднимается по лестнице. Окна на втором этаже находились слишком далеко от земли, чтобы рискнуть спрыгнуть; но плющ был старым и крепким. Комендант явно был недостаточно знаком с домом, чтобы принять во внимание плющ, и прежде, чем шаги достигли моей двери, я выбралась из окна и, цепляясь за плющ, спустилась вниз по твердому и толстому старому побегу.
Это произошло три дня назад. Я пряталась и пробиралась дальше — я не знала в каком направлении идти. Однажды старая женщина подобрала меня вечером, накормила и дала достаточно пищи, чтобы я смогла продержаться еще день. Мне кажется, я чуть не сошла с ума, но после произошедшего три дня назад в моей памяти сохранились лишь обрывки воспоминаний. А затем — Адские собаки! Ох, как же я перепугалась! И затем — ты!